А к лошадям она сразу привыкла. Лошадей она нисколько не боится. Лошади живут на другом конце деревни, в старенькой конюшне. Таня туда уже два раза ходила и ещё пойдёт. Лошади смирные, и сразу видно, что добрые.
А ещё за два километра отсюда есть птичья ферма. Там куры… Ещё здесь можно посмотреть овец, коз, гусей, которые ходят красными босыми лапами прямо по мартовскому снегу… Ещё тут есть синички. Их приглашала смотреть Танина новая подружка Алёна. И ещё дед обещал отвезти Таню в поле, показать, как под снегом спит живая пшеница. Её называют озимая, потому что она прямо в поле зимует.
Вот сколько живого есть в деревне. А на самом деле даже ещё больше: и вороны, и сороки, и дятлы. Полный лес зверей и птиц. Зверей Таня пока не видела. Но дед говорит, что в лесу даже медведи есть. А уж о зайцах и говорить нечего! От зайцев даже приходится молодые яблони укрывать — обвязывать еловыми ветками. Зайцы для молодых деревьев хуже волков: всю кору объедят, если не уследишь. А деревья от этого сохнут. Вот и стоит молодняк колхозного сада весь в зелёных валенках…
В городе зайцы только плюшевые или заводные, деревья все выстроились по струнке, а коров вообще нет никаких. В деревне это всё настоящее. Почти каждого живого — если только он не дикий — можно потрогать и погладить, можно о нём заботиться, носить ему еду. У колхозников это главная работа — заботиться обо всём живом. Полеводы заботятся о растениях, а животноводы о животных. Тане такая работа нравится. Она думает, что тоже, может быть, станет полеводом или животноводом. Но это немного погодя. А сначала — как только она станет взрослой — ей хочется немного побыть полярницей…
Мартовская пурга
Ветреный март! Капризный март!..
Вчера был такой денёк синий — самый синий по всей весне. А сегодня всё нахмурилось, потемнело, ветер задул, снег повалил — и занялась пурга.
Деревня враз потонула в белой неразберихе. Дом напротив видно смутно — ни окон, ни дверей, а просто какой-то тёмный холм, как во сне. Сидит Таня у окна, смотрит, как ударяют в стекло, залепляют свет огромные хлопья — даже страшно. Хорошо ещё, что рамы двойные!
А снег всё сильнее, а ветер всё крепче, морозней. Стоят в метели за окном старые яблони, качают тяжёлыми рогами, упёрлись лбами в буран… Стоят — лишь бы выстоять!..
Всё гуще тучи, по дому ползают сумерки — это их снегом и ветром сюда задуло. Темнеет в доме, сереет. Таня перед окном, словно в кино перед экраном. А за окном и правда как будто в кино. Такой настоящий буран, с таким настоящим могучим ветром, с такими огромными лохматыми хлопьями снега только в кино и увидишь…
Таня в Москве очень любила в кино ходить. Они в субботу всегда вставали пораньше и скорей бежали с папой на первый сеанс. А после кино медленно возвращались домой. Картины чаще всего попадались хорошие. Потому что даже и в плохих картинах всегда бывает что-нибудь хорошее.
— А помнишь? — спрашивали они друг у друга. — Помнишь?..
Они шли домой и знали, что там их уже ждёт мама с праздничным субботним завтраком. Это было очень хорошо!..
В кино, перед началом сеанса, они часто встречали одного странного мальчишку. Он обязательно находил себе какого-нибудь простака и объяснял ему, что в кино всё неправда: шпионы не настоящие, пистолеты стреляют пистонками, метели не метели, а просто вату бросают и пропеллером на неё дуют, и это всё делают летом, в жару… Такой глупый мальчишка был. Зачем он только в кино ходил?
Это, конечно, враньё, что он говорил. Для чего же буран делать летом? Вот ведь метёт настоящая метель, дует настоящий огромный ветер — всё как в кино!..
Тане вдруг очень захотелось на этот страшный жгучий мороз, в океан снега и ветра. Хоть один разок самой побывать на экране!.. Она быстро надела шапку, шарф, пальто, проверила в кармане варежки. Уже от двери вернулась, для верности ещё повязалась бабушкиным платком — страшновато! Вышла в сени, вдохнула в последний раз тёплого воздуха и решительно толкнула дверь плечом…
Сначала Таня ничего не поняла, будто по ошибке вышла не в ту дверь, не в ту погоду. Ей было совсем не холодно. Мороз не кусался, а ветер не пронизывал до костей. Он был влажный, мартовский, какой-то ручной. Вот он размахнулся и кинул Тане в лицо пригоршню тёплого мягкого снега. Таня разлепила глаза и глянула на яблони — старые опытные деревья и не думали падать. Стояли себе и насмешливо покачивали ветками… Вот тебе и настоящий буран!.. Тане вдруг стало очень обидно — обманули! Снег таял на щеках. Таня всхлипнула, сердито вытерла щёки варежкой…
Она вернулась в дом. Сняла бабушкин платок, шапку, пальто, варежки — целая гора тёплой одежды. Посмотрела в окно. Там всё ещё бесновался ненастоящий буран. Она сердито отвернулась и вдруг подумала: «Неужели тот глупый мальчишка правду говорил?»
Хлеб и снег
Тане давно уже хотелось посмотреть, как озимая рожь под снегом зимует. И дед ей это ещё когда обещал!.. Но у деда всегда дела. Только заведёшь с ним об этом разговор, он сейчас же: «Некогда-некогда-некогда!» Или: «Рано-рано-рано». И чем больше дед отнекивается, тем больше Тане хочется. Ей это даже во сне снилось: как будто она отвёртывает край большого белого одеяла, а под ним спят зелёные ростки…
С дедом ничего не угадаешь! Ещё утром твердил: «Рано-рано-рано». И вдруг в тот же день после обеда Таня услышала фырчание его «газика», почти тотчас же по дому загремели дедовы сапоги. Дед громко сказал:
— Татьяна есть?
— Дома, — ответила бабушка, — пол метёт.
— Татьяна, собирайся живо-два! — крикнул дед через все стенки. — Озимые едем смотреть…
И вот они едут по размокшей апрельской дороге. Из-под колёс вырываются, словно зазевавшиеся пешеходы, тяжёлые брызги снега, воды, жидкой земли. Пробегают, отскакивают назад знакомые деревенские дома. Наконец «газик» вырывается из деревни…
В полях уже много живой чёрной земли, а снег лежит лишь кое-где большими белыми черепахами. От этого поле похоже на озеро, а клоки снега — словно льдины.
Но вот «газик» вбежал на гору и разом окунулся в прозрачный березняк, будто в подводное царство. Теперь мимо Тани пробегали сероватые, бурые, а то и совсем будто чёрные на снегу берёзовые стволы…
Тане ехать было очень хорошо. Она сидела рядом с шофёром Толиком и видела, как он ловко крутит руль и как машина послушно виляет то в одну сторону, то в другую.
Сзади сидели дед и главный агроном Илья Григорьич. Они вполголоса толковали о чём-то, часто произнося странные слова: «Мягкая пахота». Тане представлялось, что трактор взбивает землю на поле, словно крем. Она хотела спросить у деда, что же это за мягкая пахота, обернулась:
— Дед! А что это…
— Гляди-гляди! — крикнул дед и показал рукой куда-то вперёд.
Таня повернулась к ветровому стеклу. Березняк кончался, редел и сквозь него под горою были видны поля. Слева белые, а справа яркие, изумрудные.
— Постой-ка, Толя! — сказал дед.
Машина остановилась, и все вышли. В березняке стояла теплынь. Талый снег был усыпан меленькими оспинками берёзовых семян. Солнце уже клонило голову к западу…
— Вот она где наша красотища! — Дед снял шапку. Волосы у него были седые и длинные. — Молодец, Илья, озимь у тебя на славу!
Агроном стоял рядом с дедом — тоже высокий, но тонкий, не такой крепкий, как дед. Таня знала, что он недавно окончил институт, что он поэтому молодой специалист. Сейчас Илья Григорьич очень гордился своими полями и был рад, что дед его похвалил.
— Красотища! — опять сказал дед. — Даже курить не хочется!
Дед надел шапку, и они втроём пошли по дороге, а Толик остался у машины.
— Ты чего? — спросил у него дед. — Пойдём.
— Не-е… — Толик разминал папироску. — Я лучше здесь!.. Я это всё знаю.
Они спустились с холма.
— Зимка-то была не сладкая, — говорил дед. — Лютовала!
— Зато снег был хороший! — отозвался Илья. — Под снегом ей хорошо было.